- Натюрлих, Маргарита Павловна.

 
- Помню, приходит ко мне одна. Просит выгравировать надпись.
 - На чем?
 - На часах. А надпись была такая: "Спасибо за сладостные секунды".
 - Ну, я спрашиваю: артисту? Нет. Писателю? Нет. 
 - А кому? 
 - Оказалось мужу...

 
- Я протестую!
 - Не мельтешись.

 
- О, если бы моя тугая плоть могла растаять, сгинуть, испариться!
 - Что вы несете, какая плоть?
 - Тише, это Гамлет.

 
- Может быть вы наконец меня представите?
 - Простите, Велюров, сосед.
 - Сосед. Мастер художественного слова.

 
- Ты права, моя дорогая. С этим отростком пора кончать!

 
- Теперь я прошу права: решать свою судьбу самому!
 - Банально, Хоботов.

 
- Отпусти меня, отпусти!
 - Невропат.
 - Люблю ее!
 - Чушь, самовнушение.
 - Люблю!
 - Ну призови свой юмор.
 - Люблю ее!
 - Сексуальный маньяк. Савва, взгляни на этого павиана!

 
- Живут не для радости, а для совести.

 
- Вот ты, Савва. Ты выражаешь собой процесс исторического значения.
 - Какой еще?
 - Какой? Глобальный исход москвичей из общих ульев в личные гнезда.
 - Во формулирует!
 - Спасибо.

 
- Так вот, я сейчас приведу тебе Хоботова. Его аппендикс что-то шалит.
 - Резать к чертовой матери. Не дожидаясь перитонитов. Единственно прогрессивный взгляд.

 
- Соев, Соев. Дорогу осилит идущий. Вам необходим творческий не покой!
 - Вы слышите, Соев! Это говорит зритель, для которого мы работаем!
 - Он не зритель, он ваш сосед.

 
- Соев, секундочку! Секундочку, Соев. Или, например, такое самовыражение... Напишите комедию в стихах, как Грибоедов.
 - Он плохо кончил.

 
- Я же уже принес свои извинения.
 - Нет, ну все выглядели людьми. И только вы проявили себя как безусловный враг человечества.

 
- Я говорила с Верой Семеновной. Она сказала, что тебя можно брать.

 
- Мама конечно права. Ты - мальчишка.
 - Cпокойствие. Молодость - это мгновение. Вы не успеете оглянуться, как я изменюсь. И не в лучшую сторону. Каким рассудительным я буду. Каким умеренным стану я.

 
- В больнице я не лежал. Я был в санатории. Тоже не сахар. Особенно угнетают женщины: от 60 и выше. Начисто убивают тонус.

 
- Вот ведь... На всех языках говоришь, а по-русски не понимаешь.

 

 

- Вот что, Костик, я вам скажу. Не Велюрову. Он - орудие.
 - Я орудие?
 - Помолчи.

 
- Не судите, да не судимы будете.
 - Да, да, да, да. Вот вы знаете, мой друг Совранский чуть не врезался в самосвал, когда узнал об этой истории.

 
- Ты-то вот сам отдохнул под наркозом, а она то вот, Маргарита, ночи не спит...

 
- Нет у меня никакого приступа!
 - Будет!

 
- Докатался!
 - А причем тут, вот скажи, ну причем тут катание?
 - Чемпион!

 
- Ну, как устроились на новом месте?
 - О... Это, брат, сон. Хожу и жмурюсь. Такой, понимаешь, это простор. Такая воля. Гуляй - не хочу. Ну, есть, конечно, что подделать. Там полы, прочее... Я, как утром встал, сразу за дрель!

 
- Так вот, я женюсь!
 - Нет, ты не женишься! Умалишенных не регистрируют!

 
- Людочка, а когда меня привезли с операции, меня уронили.
 - Ах... Я так и знала.
 - Людочка, а потом... Сколько я пережил! Людочка, я... Я лежал на столе. Обнаженный и беззащитный. Со мной могли сделать все, что угодно!

 
Ну, Лев Евгеньевич, пора делать выбор. Боритесь за права мужчины и человека!

 
Догнать Совранского - это утопия!

 
- Так вот, Костик, вы еще очень молоды, и очень многого вам не дано понять.
 - Молод, каюсь. Не далее как сегодняя уже выслушал подобный упрек.
 - И, все-таки, поверьте историку осчастливить против желания нельзя.
 - Довольно. Поговорим в последствии, лет эдак через 25.

 
- Аркадий Варламович!
 - Ах... Что это значит?
 - Я прилег.
 - С ума вы сошли?
 - Я заболел.
 - А вот это уже безобразие!

 
- К Савве ты должен быть справедлив. Ты знаешь его отличные качества.
 - Да, да, у него все горит.
 - Это в твоих руках все горит, а у него в руках все работает!

 
- Где Лев Евгеньевич?
 - Катается, ни стыда, ни совести. Женщина дома совсем извелась, а он катается.

 
Сам Лев Евгеньевич, бывший её, вот спроси хоть Костика это выдающийся феномен. Подкован, надо сказать, исключительно. На всех языках, как птица поет. Но вот по той же причине нет равновесия в голове. Вот в городе он еще так-сяк, а кинули его на природу... тут он, понимаешь, и потек. За комнату вдвое переплатил. Паспорта нельзя сдать на прописку - год как просрочены. Хочет побриться - бритве капут. Забыл переключить напряжение. По той же причине сгорает утюг, чуть что - короткое замыкание. Вся дача во мраке, жена в слезах.

 
- Здрасьте.
 - Легкий ушиб.
 - Он споткнулся на повороте.
 - О, распространенный случай. Так свидетельствует история.

 
- Предупреждаю, однажды, ваш Костик вас удивит.
 - Аркадий Варламыч, почему вы не смотрите фильм? Вы - служитель муз.
 - Я служу "Мосэстраде".

 
- Стихи. Вы написали?
 - Нет, другой, он уже умер, от чахотки.

 
- Лев Евгеньевич собирался смотреть фрески Новодевичьего монастыря.
 - Бред какой-то.
 - Ну почему, в этом есть известное изящество: вы - в ЗАГС, а Хоботов - в монастырь.

 
А кто не пьет? Назови! Нет, я жду.

 
- А где же произошло знакомство?
 - На соревновании по плаванию.
 - По плаванию... Боже, это что, Велюров соревновался?

 
Ну просто ж невозможно смотреть. Женщина сказочного ума, занимается Южной Америкой. Характер такой, что фронтом командуй, а выбивается из сил. Ну и хожу за ним, как за дитем. Он ломает, я чиню. Он ломает, я чиню.

- Алиса Витальевна, вы в вашем Костике растворились. Приняли на себя обязанности персонального секретаря. Поощряете этот дамский ажиотаж.
 - Аркадий Варламович, ведь все так просто. Мальчик приехал в Москву, соблазны, да. Незнакомые люди, и совершенно естественно, что находятся женщины, которые рвутся его опекать.

 
- Маргарита Павловна, опаздываем! Что делать?
 - Нужен другой свидетель.
 - Лев, Аркадий вышел из строя. Ты пойдешь свидетелем.

 
- Велюров Аркадий Варламович есть?
 - Ну как не быть.
 - А вы чё, его сын?
 - Нет, моя радость, я его отчим.

 
- Веду кружок художественной атлетики, создаю людям новые торсы.
 - Торгуете телом?

 
- Мне грустно, но вы приняли допинг.
 - Я попрошу без Амикошонства!

 
Велюров, а вы, как свидетель невесты, сейчас были не на высоте.

 
- Аркадий Варламович, а не хлопнуть ли нам по рюмашке?
 - Заметьте, не я это предложил.

 
- Я вся такая несуразная, вся угловатая такая, такая противоречивая вся.

 
Что же она в тебе нашла? Прости, но при всей своей инфантильности, для детсада ты слишком громоздок.

 
- Почему смешон? Допустим, я полюбил.
 - Ты полюбил? Ты любить не способен, как все тайные эротоманы.

 
- Порядок, все купил. Где Аркадий?
 - Вон!
 - Ой-ё, что ж такое?
 - Да... Зря мы доверили ему нести горячительное. Оно его возбуждает.

 
Сейчас объясню, где тут хунд де грабен, то есть, где собака зарыта.

 
- Ваш Савва Игнатьевич очень мил.
 - Он был художником пометаллу, а теперь преподает.
 - И что, он.. Хорошо со своим предшественником...
 - Естественно, он его очень любит. Хоботова нельзя не любить, прекрасное большое дитя.
 - А как Лев Евгеньевич относится к Савве Игнатьевичу?
 - Бесспорно отдает ему должное.
 - Высокие... Высокие отношения.

 
Да уж Савва, семью ты разбил. Крепкую советскую семью. В прах разметал домашний очаг.

 
- Познакомился я однажды с женщиной выдающейся красоты.
 - Для человека, который сегодня должен вступить в законный брак неподходящие воспоминания.
 - Я без задней мысли.
 - Он начинает новую жизнь, дайте ему возможность вспомнить все лучшее.

 
Об этом не может быть и речи. Он превратит молитву в фарс.

 
- Ты не забудь, сегодня придут Орловичи.
 - Пусть их теперь принимает Савва.
 - Хоботов, это мелко.
 - Пусть.

 
- Причем тут каток?
 - Ты очень скрытен. Мы прожили 15 лет, а мне и в голову не приходило, что ты звезда конькобежного спорта.